Увидев в грязной шторе море,
Беспечное биенье волн
И солнца луч в обойном створе,
Я обомлел. Заворожен

Лежу. И чаек грустны крики
В уютном ящике стола.
Луны свинцовой тонут блики
В солёном мраморе лица.

Сухие волны с верхней полки,
Лизнув стеклянный, пыльный лик,
Крадутся, как степные волки,
Сквозь заросли уснувших книг.

Сощурив глаз зелёный, мягкий,
Приняв постельный поцелуй,
Я утонул в объятьях вязких,
Как в горизонт забитый буй.

Славься кусочек лени.

Скалься рассвета пасть.

Брось на мои колени,

Облако-пенопласт,

Рыжую тень с изгибом,

В раме на миг замри,

Соединившись с миром

В бледных ручьях ступни.

Кашель на полуслове

Перекосил пейзаж.

Выпустил дым на волю

Словно последний раз.

Пусто в оконной раме.

Холод ладоней тих.

Пепел грызет местами

Мой непослушный стих.

Стая тревожных мыслей

Выклюет свежесть дня.

Лист неприлично чистый

Выпорхнул из окна.

В промежности стула

В объятьях стола

Печально уснуло

Печальное я.


В промозглое утро

На брюхе окна

Меня нежно пнуло

Любимое я.


В стакане тонуло

Брезгливое "зря".

Меня обмануло

Вчерашнее я.

Я вчера родила

И сегодня к тебе не приду.

Вниз скользнула слеза

К опустевшему животу.


Я дитя родила

Ни тебе, ни себе, ни ему.

Вниз упала слеза

К охладевшему животу.


Я вчера родила,

Уже завтра я снова рожу.

Прокатилась слеза

По набухшему животу.



Я себя родила

Для кого, для чего, не пойму...

Не прольется слеза

По рождению моему.

Помнишь, давно:

Слегка поседевший дом,

Скрипучие ставни,

Парное молоко,

Цепь через двор

И пёс,

Кусты малины,

Сгоревшая позавчера кожа

Слетает, подобно пуху,

На страницы любимой книги,

Петухи с курями,

Огород и навоз.

И, если смотреть строго

С порога,

С крыльца,

То там, у скрипучей калитки,

Где жалит крапива

Обнажённые ноги,

Слегка шелестя

В утренней дымке

Ты, не заметив, уронила

Все свои детские мечты,

Помнишь?

Соски цвета коровьего языка
Расчехлила в моей квартире.
Ждать ли теплого молока
Или…

Кожа цвета морского песка
Вокруг сосков и ниже.
Воздух клочьями изо рта –
Дышишь.

Не скромно выжатая ты
Паришь, почти сухая,
Над простынью, с высоты
Таешь,

Таешь прямо мне на лицо,
Жжется невыносимо.
Мимо глаз и рта твое гнильцо
Мимо

Пролилось, остался почти сухим.
Почти тобою не тронут.
Боже, с головой не позволь уйти
В омут…

Висок. Щелчок. Но пуля – дура.
Не повезло, не фартануло.
Белесо-розовых мозгов
Напротив ледяного дула
Не видно, нет волос, зубов.

Вновь взвел курок, рука не дрогнет,
В груди предательски не екнет,
И палец не соскочит вдруг.
Вот-вот и белый свет поблекнет,
Наступит тишина вокруг,

Затихнет подлое биенье.
Отсчет пошел без промедленья.
Прошла одна секунда, две…
И с легким выдохом движенье
Сквозь дырку в мертвой голове

Душа свершает, бросив тело.
Стена на кухне покраснела,
И красным стал вдруг стол и стул.
Лицо мгновенно постарело,
В глазу предсмертный луч блеснул.

Безумных душ густые кольца
Выходят горлом, словно дым.
Вы за меня не беспокойтесь –
Мой труп остыл.

Лежу я тихо под забором,
Примяв пахучую траву,
И почерневшим своим взором
Пасу луну.

Я тихо жил и тихо умер.
Уж не взволнует сердце дрожь.
Лишил меня любых безумий
Холодный нож.

Сердечных мук, переживаний,
Любви, тепла, потерь лишил
Простой российский грустный парень
Мне нож вонзив

По рукоять в пустое брюхо.
Встречаю первым я зарю.
Черт дернул мне ответить сухо –
«Я не курю».

Локон с солью.
Поцелуй возник
Рядом с бровью.
Сладок лунный лик.

Море сонно.
Волн печален храп.
Монотонно
Месит берег краб.

След одежды,
Брошенной в песке,
Нежно режет
Темным вдалеке.

Скалы делят
Ветер на куски.
Мы в постели
Пенной растеклись.

За окном недвижимости бремя
Придавило грузным телом мир.
Задохнулось в темных складках время.
Тишина, писклявый крик вонзив

В стен пустых разнузданные уши,
Не спросив, шмыгнула на кровать.
Тишина слегка меня придушит
Прежде, чем со мною переспать.

Улица запугана жарою.
Улица, уставшая страдать,
Делится пустотами со мною –
Их дыханьем стану наполнять.

Скорый шаг рассыпав по асфальту,
Совершив каких-то вдохов сто,
В сладкий ил вонжу худые пальцы –
Окончанья волосатых ног.

Беззаботно дремлющую стаю
Серебристо-бронзовых кругов
По пруду неловко разметаю,
Спины намочив у берегов.

Тишина со мною сядет рядом,
В гладь воды вонзив кинжальный писк.
С ветки бросится лихим снарядом
Самый первый, самый смелый лист.

По комнате босая, по паркету,
Вышагиваешь, волосы пустив назад,
Предоставляешь части тела свету
В движении простом волнуя свой наряд.

Заполнив пустоту настенных полок
Звенящий смех, не потревожив пыли сон,
Разбился на куски. Один осколок
На век в подреберный мой мир был заключен.

Преглупо я шучу, когда ты рядом,
Пытаясь вызвать вновь и вновь твой звонкий смех,
Чтобы в груди моей и сердце разом
Блеснул осколок, щекотнув души доспех.

Спокойное по комнате движенье,
Легко переступая с пятки на носок,
Свершаешь ты, вновь распалив волненье
Моих изнеженных и низменных тревог.

Физически себя не проявляя,
Краду мгновенье по крупицам, словно вор.
От родинки до родинки шагает
По телу твоему мой взгляд, срывая флер

Стесняющей движения одежды.
Под ней мерещатся мне алые следы
Моих поспешных поцелуев нежных,
Которые, смеясь, не допустила ты.

Я скандалист и идиот,
Боец невидимого фронта.
Всегда готов мой грязный рот
Орать на старика, ребенка.

Я даже в драку влезть готов,
Махать большими кулаками,
И множество намять боков
В баталиях со слабаками.

Я тренирую на жене
Свои голосовые связки,
Затем срываюсь во дворе,
Свинячьи вытаращив глазки,

На всех, кто сердцу мне не мил,
На всех, кто сдачи дать не смеет.
Ругаюсь мастерски с людьми,
Давясь слюной и зеленея.

Чуть слышу я за стенкой шум,
Бегу мгновенно разбираться.
Ногами топаю, машу
Руками, словно в диком танце.

Всех одиноких матерей
И их детей держу я в страхе.
В панельке я царь всех людей.
И кто бы что бы не кудахтал.

Я чувствую себя большим,
Я чувствую себя огромным,
Когда противник мой дрожит,
Когда противник мой надломлен.

Я замечательный сосед.
Я проживаю в вашем доме.
Мой призрачный авторитет
В сознании людей огромен.

Схватив детей в охапку и пакеты с жрачкой,
На все замки закрыв в квартирах бледность, серость, пыль,
Весь житель городской попрыгал в свой автомобиль.
Открытым ртом хватая морок городской и смог,
Уставший, недовольный люд пустился наутек,
Срывая гнев на тучах, словно бы в горячке.

Выпав стальной кишкой из городского зада,
Переливаясь, извиваясь, источая смрад,
Духовки на колесах к морю мчатся грохоча.
Под недовольное ворчанье чаек на песок
Бесформенный, лоснящийся извергнется поток,
Вдоль берега всего себя жирно размазав.

Худые дамы в странных шляпах взгляд не сводят
С жирных детей и полупьяных красных мужиков.
Здесь радостно кричат, завидев горстку плавников.
Здесь пахнет йодом, потом, солью, пивом и мочой.
Здесь каждый с каждым мерится живой морской звездой.
Здесь даже офисный планктон, как кит, – огромен.

Народ, пасясь вдоль пенной кромки горделиво,
Эксплуатирует бездарно жалкий свой досуг.
Друг друга кремом трет, пока длины хватает рук.
Узором безобразным развалившись на песке,
Пытается впитать загар, на носовом платке
Раскинув телеса свободно и игриво.

Собрав манатки, от песка очистив кожу,
Очистив пляж от своих красных, испотелых тел,
Волной отхлынул люд от берега, зашелестев.
Густой закат погонит отдыхающих домой.
И берег отдохнет от ног, ласкаемый волной,
Измятую свою луне подставив рожу.

Эпитафия

Твой прах проглотит жадно море,
Доставит к дальним берегам.
И повенчают волны вскоре
Твой прах с песком напополам.

Эпитафия 2

Твой прах, развеянный над морем,
Твой нежно-серебристый прах,
Водой соленой упокоен
И в рыбьих спит он чешуях.

Я не достоин твоих теплых слез
И крика твоего я не достоин.
На черном небе не осталось звезд,
Которые дарить тебе я волен.

Я не достоин, чтобы на меня
Ложился любящий твой взгляд, как прежде.
Я не достоин, чтоб моя душа
Твою ночами обнимала нежно.

Я не достоин в твоей жизни быть,
Даже хреновеньким воспоминаньем.
Достоин от тебя я получить
На память равнодушное молчанье.

Она всегда боялась жить.
Она всегда всего боялась.
Боялась словом оглушить
И потому, всегда молчала.

Она боялась приходить.
Боялась уходить до черта.
Боялась сердцу угодить
И оттого, оно замерзло.

Она боялась опоздать,
И вечность дома просидела.
Боялась что-то начинать,
Ведь кончить никогда не смела.

Она боялась говорить
О страхах с кем-то напрямую.
Она боялась полюбить
Себя трусливую такую.

Свой аккуратно скальп
Кладу я на подушку.
Сегодня ты едва ль
Прошепчешь мне на ушко
Заветные слова,
Звучащие как мантра.
До самого утра
Я буду виновато
Рукой по стороне
Пустой и охладелой
Блуждать, будто во сне,
И кОмкать отупело
Печальной тени лик,
Возникший на мгновенье.
Сутулый стул-старик,
Строго храня забвенье,
Укроет в темноте,
Обнимет бережливо
Белье, чулки, корсет –
Ты их забрать забыла,
Уйдя в моем плаще,
Один лишь взгляд скрывая.
Недвижимость вещей
Твоих не нарушая,
Лежу ни жив ни мертв
В кровати полуголый.
Я так лежать готов,
Пока полубредовый
Меня не сморит сон.
Тогда я наконец-то,
Издав гудящий стон
Из самого из сердца,
С кровью плюя слюну,
Пятном оставлю красным
Твой образ на краю
Квадрата из атлАса.
Ты высохнешь, когда,
И станешь мертвой коркой,
Сгребу свой скальп, тебя,
Белье и в виде свертка
На свалку все снесу
И брошу гнить в помои.
Вороны разнесут
Все, что дожди не смоют.

Горький туман мне жжет лицо.
Солью роса мне лезет в глотку.
Чуть синеватое винцо
В рассветный час стекает кротко
На землю, вымазав вокруг
Изнеженной природы тело
Свои сияньем. Милый друг,
Побудь со мной, коснись не смело
Губами сердца моего.
Залезь губами мне под кожу
И обнажи мое нутро,
Но только очень осторожно.
На нежный холод твоих рук
Тепло души я обменяю.
Мне кажется, что время вдруг –
Как я в твоих объятьях – тает…
Мой милый друг, побудь со мной.
Один я пропаду в тумане,
И точно захлебнусь росой.
Вдвоем мы дольше здесь протянем.
Мы спрячемся с тобой в траве
И помолчим про наши чувства.
Подслеповатой лишь луне
Доверим смело нашу дружбу.

Ты помнишь, как волны танцуют,
Как пляшут печально они,
Как ветер устало целует
Седые, соленые лбы,

Как мягкий песочек волнуют
Ногами, наляпав следы
В горячем бреду или всуе,
Живущие без чешуи?

Мы вместе покинули воду
И землю решили топтать,
Но горек, убийственен воздух…
Мы в море стремимся опять.

Вернемся по собственной воле
На темное, теплое дно.
В глубинах нет страха и боли.
В глубинах дышать нам легко.

Когда заскучаем по небу,
Мы грудь оторвав ото дна,
На крышу морскую залезем,
Где нас повстречает луна,

Где волны нас нежно оближут
И ветер погладит любя.
С тобой мы пройдемся по крышам.
Блеснет бирюзой чешуя.

Гримасничает в зеркале скотина.
Плюется смачно прямо мне в лицо.
Мы делим вместе с ней кровать, рутину,
Холодных женщин, теплый хлеб, вино…

Она в кратчайший срок забила хламом
Моей души полуподвальный склеп.
Тварь безусловно очень сильно рада,
Что изнутри страдает человек.

Мне смех ее порой противный слышен,
Когда всепоглощающей тоской
Придавлен я к земле, лежу недвижим
И слезы о лицо давлю рукой.

И все ей не по чем, она сухая,
Даже, когда меня злой мочит дождь.
Я веселюсь – она во мне рыдает;
Спешу я в тень – ее бросает в дрожь;

Из ванны выхожу и пахну мылом –
Она день ото дня грязна, черна.
Считает тело лишь тюрьмой постылой
И жаждет поскорей свети меня

С ума иль прямиком в приют могильный.
Я с ней под руку дальше не пойду…
Собою, как гирляндою, квартиры
Украшу и заполню пустоту.

- Не погасите луч! – с мольбою,
Дрожащим голосом, хрипя,
На крик переходя порою,
Приморцы требуют вождя.

Не пряча слезы в нежной пене,
Пиная гальку босиком,
Приморцы смело и без тени
Опять беседуют с вождем.

- Вы поддержите нас! – словами
Такими, и не в пустоту,
А прямо в цель, живыми ртами
Приморцы шлют привет вождю.

Иссохнут все, скорее, весла,
Остынет каждое пянсе,
Погаснут все на небе звезды,
Чем вождь услышит крики всех

Приморцев, всех небезразличных,
Кто без футбола пропадет.
Помимо жадных ртов столичных,
В России есть еще народ.

Касается ветер уставшего горла.
Гуляет злой кашель в облезшем лесу.
В блаженном лесу, липких мира задворках
Укрывшись гнилою листвою, усну.

Обвитое корнем, обмерзшее тело
Мое гулко щелкает в мраке костьми.
Спустившись с небес, снег соседствует смело
С глазами, забитыми прахом земли.

Игриво ласкаясь, изрежет мне ноги
Веселый, колючий, стеклянный ручей,
Промчит мое тело сквозь злые пороги,
Покрыв берега черной кровью моей.

Очнусь изнуренный, избитый под небом,
Зажавшем диск солнца в тугие тиски.
Гонимый в глубь леса жарою свирепой,
Забудусь вновь сном, в неизбывной тени.

И молвил человеку бог:
- Я наигрался, хватит.
Красноречивый неба вздох
Тонул в густом закате.

Игра не стоила свечей,
Он понял слишком поздно.
Средь макабрических речей
Мольбу расслышать сложно.

Осыпав небо пухом звезд,
Зевнул в ночи создатель.
Покинул свой извечный пост
Бессмертья обладатель.

Шутя, себя благословил,
Не проявив эмоций,
Звезду в мгновенье потушил
Известную как Солнце.

Когда ты у окна стояла моего,
Скучал не только я, но и природа
В моем окне. В любое время года
Все, что в душе моей, окне моем – темно.

Возможно, думала не обо мне в тот миг,
Когда, окончив все дела в постели,
Ты устремилась к теплой батарее,
Чтоб между чугуном и кожей вдруг возник

Недосягаемый для нас теплообмен.
Подставив радиатору колени
Ты, внемля беззаветной птичьей трели,
Не контролируя подвыпившую тень,

Оставив часть ее и нижнее белье
В раздраенных и теплых волнах шелка,
Возможно, думала – Какого черта,
Ты нагишом и у окна, но не того…

Я изучал твой плавный абрис со спины,
Не жалуя нисколько глупый случай,
Благодаря которому получен
Мной горьковатый привкус на десне вины.

Тот долгий день так неестественно потух.
Исчезли слов значения и тени.
Отстыковались голые колени
От чугуна и хладнокровных моих рук.

Мы вслух произнесли все то, о чем молчат.
Старых обид мы всковырнули раны.
Ты не смогла уйти без легкой драмы –
С порога очень искренно меня прокляв.

Когда ты у окна стояла моего,
Стонала тихо за стеклом свобода.
Я человек бессмысленной породы –
Все, что внутри меня, всегда было мертво.

Искала под кроватью и
Измяла мамины цветы,
Когда искала на балконе.
Перевернула папин хлам,
Пока искала даже там,
Где спрятать невозможно вроде

Подарок долгожданный свой
На день рождения шестой.
Ее сегодня не будили –
Не дожидаясь поздних снов
И ранних поздравлений слов –
Проснулась. И засеменили

Босые ножки по ковру,
По ламинату, вся в поту
Малышка носится кругами,
Сюрприз стараясь отыскать.
Присела, стала уставать.
С расспросами пристала к маме –

Мать улыбалась ей в ответ,
Готовя праздничный обед.
Вдруг детский взгляд стал озабочен…
Но папа с криками – Ура –
Внес новый велик со двора.
Дитя в слезах: «А где щеночек?»

Овладевали мной сомнения, пока
Овладевал тобой я жестко. Свысока
Глядели звезды хмуро, потому,
Что ты не мне была жена – ему –
Тому, кто жестко овладеть не мог тобой,
А лишь качал своей седою головой;
И проклинал тот хмурый день, когда
При всех ты искренне сказала – Да –
Своим поганым, лживым ртом, тем самым, что
Приятно очень делаешь и хорошо
Обычно мне по средам, четвергам,
Когда твой муж, не понимая сам –
Беря урок игры гитары на дому,
Гнал тебя в двери, в свет, где я уж жду.
Но ведь сегодня вроде не среда,
А ты в дверях стоишь и никуда
С порога моего ты не сойдешь.
И никакая мастерская ложь,
Вранье мне не помогут объяснить сейчас
Наличие двух женщин без прикрас,
Которые на кухне пьют вино
И льют на груди струи как в кино
Кроваво-красные, а я стою в трусах.
Ты горько плачешь на пороге и в грехах
Клянешь меня всех смертных, и ключи
Мои кидаешь мне в лицо. Кричишь,
Что твой любимый муж меня убьет,
Что я подохну в муках идиот.
Я улыбаюсь молча, мне ругаться лень.
Спокойно говорю: «Ведь вторник не твой день».

Моя подмытая любовь, покинув ванну,
Гнездо оставив в стоке из седых волос,
Эффектно влезла на кровать, и я воспрянул –
На прелести бесплатные всегда есть спрос.

Едва устав, любовь тихонечко уснула –
Подставив излияниям обвисший зад.
Свечение надменное луны спугнуло
С часов настенных мой опустошенный взгляд.

От тела теплого саднящий запах мыла
И монотонный храп, пугая темноту –
Исходят не спеша. Лицо посеребрила
Твое испарина, придав реальность сну.

Не шевелюсь, не сплю, лежу подобно трупу,
С той разницей лишь, что, не прекратил дышать.
И мысли о тебе шатаются по кругу.
Из головы, с кровати не могу прогнать

Ни, собственно, тебя, ни собственные мысли.
Решение созреть должно, уже вот-вот…
Отняв ладонь от головы твоей, что вгрызлась
Всей пятерней в волос редеющий оплот –

Я выскользнул удавом из-под одеяла,
Коленями скрипя, я выполз в коридор.
И – чтобы ты по мне не сильно убивалась –
Из сумочки твоей я все финансы спер.

Я покорил кровать как Эверест –
И схоронился в мягких тканях.
Вне комнаты родной нет больше мест
Где я не чужд, где я прикаян.

Брезгливо отстранился пьяный сон
От домогательств неуклюжих.
Во тьме парящий, златорунный сонм
Мной пересчитан, отутюжен.

Отлипнув от кровати в звездный час –
Я на пол взгромождаю тело.
Мой новый день, не разойдясь, угас.
В душе и за окном стемнело…

Доползши до порога кое-как,
Я отворил квартиры двери,
Собрав остаток сил в худой кулак –
Закрыв глаза и без истерик –

Вонзаюсь в утренний, промозглый сплин,
И механически шагаю
В тысячеротый мир, где вновь один
Я день сурка переживаю.

Под колокольный звон пройти спешу
Маршрут до боли мне постылый.
Как пса плешивого себя вожу
От колыбели до могилы.

Я разучился засыпать.
Ночь ото дня не отличаю.
По мне соскучилась кровать.
В бессоннице души не чаю.

С работы люд спешит домой –
Из дома снова на работу.
Я же общаюсь сам с собой –
Терроризируя свободу.

Я обсыпаюсь пылью с книг –
ДушУ табачным дымом голод.
Тихонько в комнату проник
Сквозь толщу стен усталый город.

Переоделась вновь луна.
Незваный гость уснул в кровати.
Его щербатая спина
Дрожит слегка, словно в досаде

Рыдает город; нервно спит
Один, уткнувшись в покрывало.
Его спина кровоточит –
Таскать людей она устала.

На городские плечи плед
Я аккуратненько накинул.
Чтоб даже бледный лунный свет
Сон не тревожил, я задвинул

Плотнее шторы, сам тайком
Я к городу под плед пробрался –
Но не уснул, а лишь лицом
К родному городу прижался.

Я целовал его дома –
Проспекты, площади и парки.
По узким улочкам душа
Моя парила без оглядки.

Я утром двери отворю
И город выйдет постепенно –
Подставит спину он свою –
Что происходит ежедневно –

Под ноги тысяч горожан –
И побегут по жилам люди.
Подошвы вскроют сотни ран
На теле городском, приюте

Всех одиноких и больных –
Счастливых, бедных и богатых –
Женатых, холостых, хромых –
Тупых, прямых и бесноватых.

Себя оставлю взаперти –
Не потревожу улиц шагом.
А ночью, город запустив
В свою кровать, я лягу рядом.

В руках терзая плоть больную –
Предотвращая жалкий стон –
Твой образ мысленно рисуя –
Я погружаюсь в жуткий сон.

Во сне, по комнате гуляя –
Царапая ногтями торс –
Я изнутри чумой снедаем –
Я ребрами к душе примерз.

А ты нектаром заполняешь
Пространство, щели, пустоту
Уж не мои. Не замечаешь
Слова застрявшие во рту

Моем, слова любви простые –
Как раньше, не к месту слова.
Стреляют, увы, холостыми
Родные когда-то глаза.

Не чувствует тело касаний
И холода ласковых рук.
Клише из пустых обещаний
Ласкают не мой сейчас слух.

Ладонь разжимаю, очнулся –
Реальность не сладостней сна.
Я в сон как в тебя окунулся –
МанИт темнотой глубина.

Хлестнув двуглавую потрепанную тварь
Сырым кнутом, нелегкий путь ездок продолжил.
Он устремил свой взор в краснеющую даль –
Железною рукой рванув сильнее вожжи.

Почти что двадцать лет старик уже в пути
Свой моложавый рот кривит в скупой улыбке.
Упрямей ездоков вам, право, не найти!
На шею твари сел и держится так прытко

Верхом, крепко схватив свободною рукой
Всех двух смирнЫх голов редеющую гриву.
Дед скалится, ворчит и вертит головой
По сторонам, следя за тем, чтобы не скинул

Ни враг, ни друг его с нагретого седла.
Он мчит без устали, вздымая горы пыли –
Загнать стараясь тварь. За ним черна земля –
И города, деревни, села в мгле застыли.

Старик измучив животину до конца –
Оставит подыхать ее в огне, в руинах.
И побредет назад со взглядом мудреца –
Оплакать позабыв двуглавого кончину.

Я прочитал на сон грядущий
Все сказки мира, все стихи
Тебе – мой демон всемогущий –
Тебе – мой ангел воплоти.

Тебя, мой ангел несравненный –
Когда в постели развалясь –
Придавшись нежности ты ленной
И в сон упрямый углубясь –

Я охраняю от ненастий.
От посягательств берегу
Твой сладкий сон. От всех напастей
Я оградить тебя смогу.

Я у постели еженощно
Твоей стою как на посту.
И тишина здесь мой помощник.
Я робко пробужденья жду.

Я жду, когда с рассветным часом –
С первым заносчивым лучом –
Чуть шевельнувшись под атлАсом –
Ты дернишь остреньким плечом...

Паузы между объятьями слишком
Долгими сделались. Как бы не вышло
Так, что естественным станет для нас
Преображение ласковых фраз
В невыразительные разговоры.
И вместо нежности любящих взоров
Некогда искренне преданных глаз
Вдруг безразличие, не ровен час –
Взгляд переполнит родной и печальный.
И на кольце, пусть и не обручальном –
Камешек, ярко блестевший, окрас
Свой постепенно утратит. И нас
Вместе с искусственным блеском и образ –
Тот иллюзорный, что в сердце был создан
Каждым из нас, вдруг покинет, кружась
Над головами, смеясь и плюясь
В грустные лица людей одиноких –
Прячущих чувства в двуногом потоке.

Излишек любви ты глотаешь обычно.
Затем второпях убегаешь к себе.
Танцуешь у зеркала и драматично
Плюешь отраженью в лицо. И вполне

Себя оправдав и воздав по заслугам
Той суке, мешающей правильно жить –
Под душем мочалкой, на теле упругом
Взбив пену, ты трешься, пытаясь отмыть

Себя пострадавшую в ходе метаний
По койкам, еще не остывшим от дам –
С предшествующих второсортных свиданий –
Таких же, как ты – не хозяйкам телам.

Не спится. В постели себя ты ласкаешь.
Ведь недоласкали тебя мужики.
И недолюбили. Причины ты знаешь…
Движения рук так легки, так ловки.

По стройным канавам бредешь на работу.
С настенных часов взгляд не можешь отнять.
Пропустишь обед, зальешь кофе дремоту
И вновь побежишь греть чужую кровать.

Забвенье старых штор и пыли.
Обоев загнивающий наряд.
Лица зеркал тряпьем укрыли.
Венки в прихожей выставили в ряд.

Позавчера в пустой квартире –
В стенах холодных свой последний сон
Та, что сегодня схоронили –
Увидела. И свой последний стон –

Предсмертный стон в подлунном мире
Произвела. Покинула душа
Дряхлеющую плоть сквозь дыры –
Сквозь трещины со скрипом и треща.

Сегодня день самый обычный –
Не слышно слез, трагических речей.
Кремации круглогодичный
Просторный зал приветствует гостей.

В разреженном нутре столовой -
Среди понурых лиц, остывших блюд -
Усопшую лишь добрым словом
Помянет безразличный к горю люд.

Наевшись и напившись вволю –
Знакомою, короткою тропой
Всех дармовых харчей, застолий
Любители отправятся домой.

Я всковырну, что не болит давно.
И вытащу наружу загнилое.
Больному телу верно все равно
Если по струпу ржавое, тупое
Ножа проходит мягко острие.
Вздымаясь грудь, в потоках алой крови –
Выдавливает яростно извне
Засохших бабочек. Струи багровей
Чернее стали, все вокруг обняв –
Измазав пол, картины, шторы, стены.
Уж в мерзких пятнах книги, пол черняв –
А из груди все льется кровь без меры.
И булькает, идет за валом вал.
Я поднимусь, открою окна настежь –
И жажду удалю всем, кто страдал –
Болел душой и телом, кто несчастен.

Слабость в теле. Боли нет –
Слабость лишь. Мой мозг изъест
Сам себя, не запивая –
Всухомятку. Слабость злая
Требует отдаться ей
Целиком, да поскорей.
Требует повиновенья –
Тела моего забвенья.
Слабости поддавшись раз –
Нет возможности вернуться.
Сразу проще окунуться
Головою в унитаз.

Твой смех как лучшее признанье.
Как проявление любви
Твой смех. Волнующий сознанье
Твой смех на шуточки мои.

Твоя улыбка расцветает
Когда я рядом и шучу.
Она меня преображает
Я словно бы лечу, лучу...

Твой смех чудесный и улыбка
Сродни подарку для меня.
Ты обнимаешь меня пылко -
Когда я веселю тебя.

Мария, Мария, наверно -
Твой сон потревожив опять
Мои поцелуи неверно
По телу пошли погулять.
Мои поцелуи, Мария,
По телу бегут твоему.
И полнится грудь эйфорией
И кожа играет в игру -
Бегут с поцелуями рядом
Как будто наперегонки
Мурашки волнующим стадом
Трепещут, трепещут они.
Мария, Мария, наверно -
Мои поцелуи важны -
Ты дышишь глубоко и мерно
И стоны твои так пьяны.

Я пою в кабаке для богатых и нищих
Под бокалов звенящий аккомпанемент.
Находясь в конце зала, где грязь и вонище,
Получу от бармена вина в комплимент.


Здесь заблудшие души в подпитии жестком
Никогда не находят утраченный смысл,
Засыпают за стойкой, испачканной воском,
Здесь неволенный воздух слегка углекисл.


Неприятной наружности местные дамы,
Благородством полны их простые дела.
Их больные тела, что священный храмы,
Обогреют любого, вопрос – лишь цена.


Все с припухшими лицами местные нимфы
Щеголяют, смеясь, между грязных столов,
Изо ртов их открытых прозрачная лимфа
Вытекает наружу, в подмену всех слов.


Опьяненный вином, забираю с собою
Опьяневшую нимфу, что рядом всегда.
До утра мы безбожно играем с судьбою –
Не прощаясь, сбегу, что из крана вода.

На чудо-острове кругом прекрасно –
У ватных берегов и шоколадных скал.
Туземки здесь, осклабясь сочно, влажно,
Грудь подают свою, чтоб каждый поласкал


Сосцы, что панты молодых маралов,
Растут и набухают прямо на глазах.
У берега, у сахарных кораллов,
Мы практикуемся гурьбой в любви азах.


Волной морской нас обстучит о берег,
О розовый и обжигающий песок.
Медовые тела свои согреем
Под солнцем золотым, и спрячемся в лесок.


В нефритовом лесу, у водопада,
Дарующего нам, уставшим и нагим,
Прохладу, сон нас ждет дневной в награду –
До первых звезд мы сладким снам принадлежим.


Луна разбудит всех, а ночь подарит
Возможность пьяными нам повстречать рассвет.
Ром и вино притупят запах гари,
Что в тлеющих сердцах копился много лет.

Колышутся воздушные шары
Под потолком, как головы пустые –
Пуская слюни, стоны и пары
По всей трехкомнатной жилой квартире.
На праздник новогодний люди все
Пришли с подарками, лицом счастливым.
Рты заняты шампанским. В кутерьме
Не замечают, как с экрана лживым –
Спокойным голосом наш президент
Вещает о прекрасном настоящем –
О светлом будущем. Рассказ легенд
Главы страны возобновил саднящий
Фантомный приступ боли в голове.
Он прекратился лишь, когда куранты
Прервали болтовню и в торжестве
За окнами с небес пошли брильянты –
Обстукивая головы зевак
И разлетаясь в стороны со звоном.
Когда в стране повсюду кавардак –
По улицам бежит народ со стоном.

Я вытряхнусь на улицу полуживым –
Отхаркивая сок и слюни, поцелуи
Твои, что даришь каждому кто нелюдим
И мил, и с горем пополам слова рифмует.

Я запетляю прочь от дома твоего –
Мешая своим криком спать бомжам и птицам.
Над головой туман, еще не рассвело –
Мы с тенью потеряемся на дне столицы.

Балконы машут нам еще сырым бельем –
Приветствуя неспящих, пьяных, одиноких.
У бара местного мы выпьем и споем
С людьми, что любят нас и верят в нас – убогих.

Родным среди небритых и уставших лиц
Почувствую себя и наслажусь моментом.
Минует нас косяк подвыпивших девиц.
Проводим взглядом их, одарим комплиментом.

Мы распрощаемся со всеми навсегда.
Протянутые к нам пожмем мы крепко руки.
И потечет соленых струй из глаз вода.
Шатаясь разбредемся, словно близоруки.

Вновь потечет по жилам городским народ –
С кофейно-траурными лицами повсюду –
Стремясь прожить бездумно шара оборот –
Не подцепив под самый новый год простуду.

Ворвавшись сквозняком в свой одинокий дом –
Усну в прихожей, не добравшись до дивана.
Очнувшись в сумерках, глаза открыв с трудом,
Увижу я себя на краешке экрана

Потухшего, что отключен был за долги
От всех сетей, розеток, пуповин и связей.
Мне вновь мерещатся усталые шаги
В пустой квартире… Жалок бред пустых фантазий…

Поужинав вином и дымом сигарет –
Пачку листов, исписанных не мной стихами,
Схвачу, словно в испуге, поднесу на свет
Прочту о человеке, сломленном грехами.

В окно открытое уйдут стихи и я.
Безумным ветром разнесемся по округе.
На головы людей падем стеной вранья –
Ломая черепа в ужасном хрусте, стуке…

Там, где уставших дев печальные уста
Рисуют произвольные улыбки –
Где водку пьют, обычно, без тостА –
Где простыни и одеяла липки –
Где тусклый красный свет из почерневших глаз
Над светом остальным преобладает –
Где самый робкий, неуклюжий ловелас
Себя отцом любви воображает –
Где люди прячут холод душ и слабость тел
От посторонних глаз, сбежать стараясь
В квартал любви, в объятия и сладкий плен –
От похоти и жажды задыхаясь.
Там можно встретить даже лучших из людей –
Они свои стихи читают робко
Для полупьяных шм*р и молодых бл*дей –
Что словно курицы сидят неловко
Все в перьях, жемчугах и кольцах золотых
Среди подушек мягких на диванах.
Одна, как правило, стесняется, из них -
Всегда молчит, от слов краснеет бранных.
И руки прячет в шелк и взгляд отводит в пол –
Когда ее зовут в апартаменты
По имени. Ее достойной нынче счел
Чинуша. Изрыгая комплименты –
По узкой лестнице ведет ее наверх –
С трудом, пыхтя взбираясь по ступеням.
Толстяк, свой маленький предвосхитив успех –
Приятный хруст почувствовал в коленях.

Промозглый свет фонарного столба –
При встрече долгожданной нашей –
Расцеловал любя всего меня.
Не отпугнул его мой кашель
И внешний вид, и жуткий перегар.
Я был в ответ, в знак доброй дружбы –
Любезен, ласков с ним, душевный жар
Я слал в стальную плоть поглубже.
Целуя нежно мертвенную плоть –
Измятую ветрами кожу –
Не в силах притяженье побороть –
Осточертевшую мне ношу –
К ноге холодной бросил на асфальт.
Замедлил бег земли щекою.
Над головой моей нависла сталь
Блестящей прелестью нагою.
Печальный свет фонарного столба
Проспаться мне не помешает –
А монотонная земли ходьба
Меня как в люльке укачает.

Из-под двери сутулой ветер
Вбегает в комнату, а там
Шагает по ковру навстречу
Моим изгрызенным ногам –
Сбивает по пути всю мебель –
Пожитки превращает в хлам –
Ввергает движимое в трепет –
Недвижимое же в бедлам
И хаос постепенно вводит
Без лишних слов и лишних драм.
Добившись своего, уходит –
Оставив на полу весь срам –
Среди которого, сливаясь –
Лежу и я почти без травм –
Судьбой своею упиваясь
Телесно, но не мозгом здрав.

Желанием снедаема лежит
На простынях. Ей жарко, жарко.
Безжалостно головушку кружит
Под кожей бег крови бунтарской.


На волю рвется беспокойно грудь
Ночнушку победить стараясь.
Растекшись по постели словно ртуть –
В страстях сознания лишаясь –


Руками белыми впиваясь в сонм
Волос курчавых, преступленье
Свершает. Спину выгнув под углом –
Чуть замирает на мгновенье.


Прорезав комнаты постылый плен
Стон сладостный, пройдя сквозь губы
И отразившись от прозревших стен –
К соседям по холодным трубам


Растекся, повещая ночью всех
О том, что страсть жива в их доме –
И что пора пленительных утех
Не сожжена была в Содоме.

По периметру всему
Страхи жуткие шныряют –
Рвутся к сердцу моему –
Все законы нарушают;
Все преграды мнут к чертям –
Камень, лед – не разбирая –
Сердце делят по частям –
Черствым мясом угощая
Псов голодных у дверей –
Моих вечно злых соседей.
Скрип не смазанных петель –
Приглашение к обедне
Исхудалых, грязных псов –
Ждущих мою плоть больную.
Под зловещий лязг клыков
Не живу я – существую.
Сердце съедено, оно
Бесполезно проживало
День за днем, уже давно
Не ходило, не гоняло
Кровь по телу моему.
Засорились вены, жилы.
Я без сердца проживу –
Многие без сердца живы.


Страхи досыта собак
Накормив моею плотью –
Запускают лапы в мрак
Тела моего. Лохмотья
Разгребают, потроха –
Ищут, чем бы поживиться –
И хватают без труда
Душу, что стремиться взвиться –
Вырваться из цепких лап –
Раскуроченного тела.
Страхами объят. Ослаб.
Я бездушен. Улетела…
Бросив высыхать свое
Тело, словно оболочку –
Словно грязное белье.
Освежеван. В одиночку
Под холодным потолком –
Меж колючими стенами
Я гуляю босиком –
Страхами объят, грехами.
Проживу я без души.
Проживу без сердца тоже.
На надгробии пиши –
Здесь останков труса ложе.

Просто танцую и падаю –
Бьюсь головою о кресло.
Лежа танцую и радую
Закостенелые чресла.


Музыка рвет мою голову.
Музыка треплет мне душу.
Просто танцую, без повода –
Повод для танца не нужен.


Каждую местную звездочку –
Что заглянула в квартиру –
Чтоб пропустить со мной стопочку –
Я к новогоднему пиру


Смело зову, угощения
Пробуют и веселятся –
Пляшут со мной без стеснения
В нежном содружестве танца.


Фокусы с исчезновением
Звезды под утро покажут.
Станет прохладно в строении
Из кирпича. Станет даже


В нем неуютно. И к выходу
Гости потянутся в трансе.
Праздник исчезнет по-тихому –
Бросив лежать меня в танце.

Верни мне сердце. Пуст я без него.
Оставь себе мои подарки.
Не возвращай мне больше ничего –
Лишь сердце. По запарке


Его смела ты в сумочку свою
Рукою жесткой. Побрякушки
Оставь себе. Я холоден к хламью.
И забери с моей подушки


Все запахи и волосы свои.
Стихи, что посвятил по пьяни
Тебе, конечно, тоже забери –
И растворись в густом тумане


Со всем своим ненужным барахлом.
Прошу, лишь возврати владельцу
Чуть бьющееся, с незажившим швом –
Измятое, пустое сердце.

Бегущий прочь от листопада свет
Укрылся за окном квартиры
Чужой, прервав волну пустых бесед
За дверью с номером четыре –


Теплом окутав сырость старых стен
Прихожей, следом вполз на кухню –
Спугнул между столом и стулом тень –
В немытую посуду рухнул –


Оставленную кем-то на столе.
Небрежно сваленные в кучу
Салфетки, ложки, вилки в том числе
Вышли из сумрака, чуть скрючив


Свой абрис бледно-голубой. Сквозь щель
Меж косяком и старой дверью
Свет в комнату проник. В углу портфель –
У стула книги, пахнет ленью


И юным сном, и морем мечт.
Лизнув ковер, сервант, обои
Свет не решился на кровать прилечь –
Здесь тесно одному, а двое


Вполне начнут мешать друг другу спать.
И так же, как зашел, свет вышел –
Стараясь потихонечку ступать.
Сбежал в окно, полез на крышу –


С нее скатился по трубе во двор, –
Не нарушая сна всех спящих, -
Бесшумно, как умеет только вор –
И путь стал освещать всем бдящим.

Спускаются вниз по запястью –
Гуляют по пальцам руки
Его поцелуи. Отчасти
Приятны, отчасти важны


Его поцелуи скупые.
Не требуют ласки взамен –
Не требуют сдачи сухие
Его поцелуи. Он в плен


Не думает брать твою душу –
И сердце оставит пустым.
Его поцелуи задушат
Своим естеством ледяным


Твои все желанья, надежды –
Мечты о любви неземной.
Его поцелуи небрежно –
Но верно, кончают с тобой.

Сомкнулись веки. Солнце, потеряв
Глаза, сосредоточилось на сердце –
И неспеша, его теплом обдав –
Позволило моей душе согреться.


Тепла в груди мне хватит для других –
Всех тех, - кто почему-то мерзнет боле
Меня, - всех разодетых и нагих,
Кто бьется в клетке, сломлен кто на воле,


Кто летом дрог и в снег у батарей.
Раздам тепло блаженным всем и диким.
Не разделяю – всех люблю людей.
До той поры, пока глаза прикрыты.

Глубокий, ровный вдох
И шаг за шагом –
Пока еще не сдох.
Проводишь взглядом


Мою хромую тень.
Уйду не слышно.
Умрет в тумане день
Скоропостижно.


Вечерний рев дождя
Оглушит крыши.
Жалею я себя –
Но ты не слышишь.


Зубами схватит ночь
Меня за шею.
Любил я чью-то дочь –
Сейчас не смею.


На порванной щеке
След от помады.
В своей несу башке
Твои тирады.


Скольжу по мостовой –
Пиная звезды.
И пепел городской
Вгоняю в ноздри.


Мой голос робок так –
Он не разбудит
Ни кошек, ни собак –
Лишь бомж осудит


Скупой репертуар,
Души порывы.
Шершавый тротуар
Неприхотливый


Проводит до дверей
Пустого дома.
Не помню, хоть убей,
Любви излома.

Я скучаю по тебе как сука
По щенкам, которых унесли к реке.
Жизнь моя сплошная хворь и скука.
Каждый вздох мой томный обращен к тебе.


Ты нужна мне как воды в пустыне
Капля добрая уснувшему в песках.
Я таких как ты не знал в помине.
Я парю с тобою где-то в облаках.


Без тебя я черствый хлеб без масла,
А с тобой наивкуснейший бутерброд.
Моя жизнь, признаюсь, тихо гасла –
И чернел над головою небосвод.


Без тебя не пропаду, конечно.
Сердце мертвое не прекратит идти.
Но скажу тебе я очень честно –
Без тебя я заплутаю по пути.

Тело мое не уютно и дряхло –
Тело больно, изнывает оно.
Разум повержен. А приступы страха
Тащат безвольную душу на дно.


Осень вошла в меня с грубою силой –
Слева прорвав мою слабую грудь –
Сердце шипами навылет пронзила –
Бабочек не поленившись спугнуть.


Лежа лицом к небесам, наблюдаю
Танец, свободных от чувств, мотыльков –
Выше и выше они улетают –
Рады лишиться сердечных оков.


Вольные твари обласканы ветром –
След их растаял. Остался один
Выпотрошенный труп, по сантиметрам
В землю ползущий до самых глубин.

Танцуй, как только ты умеешь.
Танцуй, целуя лица луж
Ногами. По сырой аллее
Беги, все правила нарушь.


Танцуй! Срывай с себя одежду!
Танцуй, чтоб сердце обнажить –
И обрести в душе надежду –
Причину, чтобы дальше жить.


Танцуй под смену дня и ночи.
Танцуй, когда внутри зима –
И нет уж сил, совсем нет мочи –
И мир вокруг сошел с ума.


Танцуй, пусть все вокруг смеются.
Танцуй, пусть плачут все вокруг.
Танцуй, пусть все вокруг свихнутся.
Танцуй, ты перед богом, друг.

Впитали шторы запахи дождя
И улицы густые ароматы.
К тебе меня направила нужда –
Я нервно с губ твоих вкусил помады


Гранато-красный приторный нектар –
Запив его густой твоей слюною.
Бесценной плоти призрачный товар
В вечернем платье крутится юлою


Под собственный фальшивый, глупый смех.
Вино игристое в простом бокале
Движеньям танца вторит. Без помех
Читаю похоть я в твоем оскале.


На спинку кресла дорогая ткань,
Рукой небрежно сорванная с тела,
Легла. Легла и молодая пьянь
На спину молча. В сумраке скрипела


Кровать под нами добрых пять минут –
Фальшиво-страстные объятья, стоны.
Тела и простыней не изомнут –
Движенья холодны и монотонны.


Купюры ласково зашелестят –
Ты вскочишь, телесами содрогаясь –
Не пряча от меня свой хищный взгляд
И от вина тихонечко шатаясь.


Проводишь в коридор, дверь отопрешь –
Нелепо улыбнешься на прощанье.
Туман ночной подбросит телу дрожь.
Окончено неловкое свиданье.

Вонючих простыней гнилая пасть
Вцепилась в умирающее тело –
И жизненные соки тянет всласть
Из каждой поры. Одеревенело


Белесое лицо; блестит в ночи
От пота лоб; в ужасных язвах щеки –
Дрожащих губ стенанья горячи –
Последний минуты так жестоки.


Еще довольно молодая мать,
Прогнав родню, к постели на коленях
Ползет, молит сына оставлять
Ее не сметь одну. Но губы в пене


Юнца. И глаз его не ловит свет –
И слух давно уж безразличен к горю.
Его душа летит встречать рассвет
Из дома отчего, конечно, к морю.

Прервал я ход луча
От солнца в твои очи
Ладонью, щекоча
Лицо. Мой непорочен
Был жест и неуклюж.


Вдруг сотни майских луж
Ярким огнем вспылали
В закатном солнце. Тушь
Твоя узор оставит
В руках моих и след


В душе на много лет.
День, поседев, отправил
Нас в холодок. Я в плед
Твой стройный стан оправил.
Укутал нежно плеч


Дрожанье. Уберечь
Твое тепло стараясь –
Обнял тебя. Пресечь
Порыв мой ты, стесняясь,
Хотела, разговор



Начав о лете. Вздор!
Пришел черед молчанья.
Не сдержишь мой напор!
Период ожиданья
Окончен. Нас в пути
Ждет сад эдем, почти…